Неточные совпадения
Застигнутый
болью врасплох, он с поспешностью развязал рогожный кулек, в котором завернута была загадочная кладь, и странное зрелище вдруг представилось
глазам его.
Всё это она говорила весело, быстро и с особенным блеском в
глазах; но Алексей Александрович теперь не приписывал этому тону ее никакого значения. Он слышал только ее слова и придавал им только тот прямой смысл, который они имели. И он отвечал ей просто, хотя и шутливо. Во всем разговоре этом не было ничего особенного, но никогда после без мучительной
боли стыда Анна не могла вспомнить всей этой короткой сцены.
Профессор с досадой и как будто умственною
болью от перерыва оглянулся на странного вопрошателя, похожего более на бурлака, чем на философа, и перенес
глаза на Сергея Ивановича, как бы спрашивая: что ж тут говорить? Но Сергей Иванович, который далеко не с тем усилием и односторонностью говорил, как профессор, и у которого в голове оставался простор для того, чтоб и отвечать профессору и вместе понимать ту простую и естественную точку зрения, с которой был сделан вопрос, улыбнулся и сказал...
Потом она приподнялась, моя голубушка, сделала вот так ручки и вдруг заговорила, да таким голосом, что я и вспомнить не могу: «Матерь божия, не оставь их!..» Тут уж
боль подступила ей под самое сердце, по
глазам видно было, что ужасно мучилась бедняжка; упала на подушки, ухватилась зубами за простыню; а слезы-то, мой батюшка, так и текут.
Все находили, что эта привычка очень портит его, но я находил ее до того милою, что невольно привык делать то же самое, и чрез несколько дней после моего с ним знакомства бабушка спросила: не
болят ли у меня
глаза, что я ими хлопаю, как филин.
В отчаянном желании Грэя он видел лишь эксцентрическую прихоть и заранее торжествовал, представляя, как месяца через два Грэй скажет ему, избегая смотреть в
глаза: «Капитан Гоп, я ободрал локти, ползая по снастям; у меня
болят бока и спина, пальцы не разгибаются, голова трещит, а ноги трясутся.
Он стоял с обеими дамами, схватив их обеих за руки, уговаривая их и представляя им резоны с изумительною откровенностью и, вероятно, для большего убеждения, почти при каждом слове своем, крепко-накрепко, как в тисках, сжимал им обеим руки до
боли и, казалось, пожирал
глазами Авдотью Романовну, нисколько этим не стесняясь.
Дуня подняла револьвер и, мертво-бледная, с побелевшею, дрожавшею нижнею губкой, с сверкающими, как огонь, большими черными
глазами, смотрела на него, решившись, измеряя и выжидая первого движения с его стороны. Никогда еще он не видал ее столь прекрасною. Огонь, сверкнувший из
глаз ее в ту минуту, когда она поднимала револьвер, точно обжег его, и сердце его с
болью сжалось. Он ступил шаг, и выстрел раздался. Пуля скользнула по его волосам и ударилась сзади в стену. Он остановился и тихо засмеялся...
Дмитрий встретил его с тихой, осторожной, но все-таки с тяжелой и неуклюжей радостью, до
боли крепко схватил его за плечи жесткими пальцами, мигая, улыбаясь, испытующе заглянул в
глаза и сочным голосом одобрительно проговорил...
Дома Самгин заказал самовар, вина, взял горячую ванну, но это мало помогло ему, а только ослабило. Накинув пальто, он сел пить чай.
Болела голова, начинался насморк, и режущая сухость в
глазах заставляла закрывать их. Тогда из тьмы являлось голое лицо, масляный череп, и в ушах шумел тяжелый голос...
Самгин пошел, держась близко к заборам и плетням, ощущая сожаление, что у него нет палки, трости. Его пошатывало, все еще кружилась голова, мучила горькая сухость во рту и резкая
боль в
глазах.
Толстые губы его так плотно и длительно присосались, что Самгин почти задохнулся, — противное ощущение засасывания обострялось колющей
болью, которую причиняли жесткие, подстриженные усы. Поручик выгонял мизинцем левой руки слезы из
глаз, смеялся всхлипывающим смехом, чмокал и говорил...
Он остановился, вслушиваясь, но уже не мог разобрать слов. И долго, до
боли в
глазах, смотрел на реку, совершенно неподвижную во тьме, на тусклые отражения звезд.
Но тут из
глаз ее покатились слезы, и Самгин подумал, что плакать она — не умеет:
глаза открыты и ярко сверкают, рот улыбается, она колотит себя кулаками по коленям и вся воинственно оживлена. Слезы ее — не настоящие, не нужны, это — не слезы
боли, обиды. Она говорила низким голосом...
Теперь вот она стоит пред зеркалом, поправляя костюм, прическу, руки ее дрожат,
глаза в отражении зеркала широко раскрыты, неподвижны и налиты испугом. Она кусала губы, точно сдерживая
боль или слезы.
На диване было неудобно, жестко,
болел бок, ныли кости плеча. Самгин решил перебраться в спальню, осторожно попробовал встать, — резкая
боль рванула плечо, ноги подогнулись. Держась за косяк двери, он подождал, пока
боль притихла, прошел в спальню, посмотрел в зеркало: левая щека отвратительно опухла, прикрыв
глаз, лицо казалось пьяным и, потеряв какую-то свою черту, стало обидно похоже на лицо регистратора в окружном суде, человека, которого часто одолевали флюсы.
Но с этого дня он
заболел острой враждой к Борису, а тот, быстро уловив это чувство, стал настойчиво разжигать его, высмеивая почти каждый шаг, каждое слово Клима. Прогулка на пароходе, очевидно, не успокоила Бориса, он остался таким же нервным, каким приехал из Москвы, так же подозрительно и сердито сверкали его темные
глаза, а иногда вдруг им овладевала странная растерянность, усталость, он прекращал игру и уходил куда-то.
У рыжего офицера лицо было серое, с каким-то синеватым мертвенным оттенком, его искажали судорожные гримасы, он, как будто от
боли, пытался закрыть
глаза, но
глаза выкатывались.
Когда дети играли на дворе, Иван Дронов отверженно сидел на ступенях крыльца кухни, упираясь локтями в колена, а скулами о ладони, и затуманенными
глазами наблюдал игры барчат. Он радостно взвизгивал, когда кто-нибудь падал или, ударившись, морщился от
боли.
Туробоев усмехнулся. Губы у него были разные, нижняя значительно толще верхней, темные
глаза прорезаны красиво, но взгляд их неприятно разноречив, неуловим. Самгин решил, что это кричащие
глаза человека больного и озабоченного желанием скрыть свою
боль и что Туробоев человек преждевременно износившийся. Брат спорил с Нехаевой о символизме, она несколько раздраженно увещевала его...
Клим искоса взглянул на нее. Она сидела, напряженно выпрямясь, ее сухое лицо уныло сморщилось, — это лицо старухи.
Глаза широко открыты, и она закусила губы, как бы сдерживая крик
боли. Клим был раздражен на нее, но какая-то частица жалости к себе самому перешла на эту женщину, он тихонько спросил...
Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми
глазами, не мутны ли глазки, спросила, не
болит ли что-нибудь, расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли ночью, не метался ли во сне, не было ли у него жару? Потом взяла его за руку и подвела его к образу.
Тетка тоже глядит на него своими томными большими
глазами и задумчиво нюхает свой спирт, как будто у нее от него
болит голова. А ездить ему какая даль! Едешь, едешь с Выборгской стороны да вечером назад — три часа!
Илья Ильич думал, что начальник до того входит в положение своего подчиненного, что заботливо расспросит его: каково он почивал ночью, отчего у него мутные
глаза и не
болит ли голова?
— Не увидимся с Ольгой… Боже мой! Ты открыл мне
глаза и указал долг, — говорил он, глядя в небо, — где же взять силы? Расстаться! Еще есть возможность теперь, хотя с
болью, зато после не будешь клясть себя, зачем не расстался? А от нее сейчас придут, она хотела прислать… Она не ожидает…
«Меланхолихой» звали какую-то бабу в городской слободе, которая простыми средствами лечила «людей» и снимала недуги как рукой. Бывало, после ее леченья, иного скоробит на весь век в три погибели, или другой перестанет говорить своим голосом, а только кряхтит потом всю жизнь; кто-нибудь воротится от нее без
глаз или без челюсти — а все же
боль проходила, и мужик или баба работали опять.
Она положила перо, склонила опять голову в ладони, закрыла
глаза, собираясь с мыслями. Но мысли не вязались, путались, мешала тоска, биение сердца. Она прикладывала руку к груди, как будто хотела унять
боль, опять бралась за перо, за бумагу и через минуту бросала.
Тушин молча подал ему записку. Марк пробежал ее
глазами, сунул небрежно в карман пальто, потом снял фуражку и начал пальцами драть голову, одолевая не то неловкость своего положения перед Тушиным, не то ощущение
боли, огорчения или злой досады.
Только вздохи
боли показывали, что это стоит не статуя, а живая женщина. Образ глядел на нее задумчиво, полуоткрытыми
глазами, но как будто не видел ее, персты были сложены в благословение, но не благословляли ее.
К завтраку пришла и Вера, бледная, будто с невыспавшимися
глазами. Она сказала, что ей легче, но что у ней все еще немного
болит голова.
Звуки почти до
боли ударяют его по груди, проникают до мозга — у него уже мокрые волосы,
глаза…
Она минут пять висела неподвижно, как будто хотела дать нам случай разглядеть себя хорошенько; только большие, черные, круглые
глаза сильно ворочались, конечно от
боли.
Даже эти крепостные стены в
глазах Привалова получили совершенно другое значение; точно они были согреты присутствием той Нади, о которой
болело его сердце.
Взрыв бешенства парализовал
боль в ноге, и старик с помутившимися
глазами рвал остатки седых волос на своей голове.
— Я для чего пришла? — исступленно и торопливо начала она опять, — ноги твои обнять, руки сжать, вот так до
боли, помнишь, как в Москве тебе сжимала, опять сказать тебе, что ты Бог мой, радость моя, сказать тебе, что безумно люблю тебя, — как бы простонала она в муке и вдруг жадно приникла устами к руке его. Слезы хлынули из ее
глаз.
— Любовь прошла, Митя! — начала опять Катя, — но дорого до
боли мне то, что прошло. Это узнай навек. Но теперь, на одну минутку, пусть будет то, что могло бы быть, — с искривленною улыбкой пролепетала она, опять радостно смотря ему в
глаза. — И ты теперь любишь другую, и я другого люблю, а все-таки тебя вечно буду любить, а ты меня, знал ли ты это? Слышишь, люби меня, всю твою жизнь люби! — воскликнула она с каким-то почти угрожающим дрожанием в голосе.
От
боли у меня потемнело в
глазах.
Во время пути я наступил на колючее дерево. Острый шип проколол обувь и вонзился в ногу. Я быстро разулся и вытащил занозу, но, должно быть, не всю. Вероятно, кончик ее остался в ране, потому что на другой день ногу стало ломить. Я попросил Дерсу еще раз осмотреть рану, но она уже успела запухнуть по краям. Этот день я шел, зато ночью нога сильно
болела. До самого рассвета я не мог сомкнуть
глаз. Наутро стало ясно, что на ноге у меня образовался большой нарыв.
— Боже мой, у меня
глаза болят, я не всегда могу читать письма, адресованные ко мне, а вы заставляете чужие письма читать.
Так прошло много времени. Начали носиться слухи о близком окончании ссылки, не так уже казался далеким день, в который я брошусь в повозку и полечу в Москву, знакомые лица мерещились, и между ними, перед ними заветные черты; но едва я отдавался этим мечтам, как мне представлялась с другой стороны повозки бледная, печальная фигура Р., с заплаканными
глазами, с взглядом, выражающим
боль и упрек, и радость моя мутилась, мне становилось жаль, смертельно жаль ее.
Знаю я их, да скучно иной раз одной сидеть
глаза болят, читать трудно, да и не всегда хочется, я их и пускаю, болтают всякий вздор, — развлечение, час-другой и пройдет…
Выражение счастия в ее
глазах доходило до страдания. Должно быть, чувство радости, доведенное до высшей степени, смешивается с выражением
боли, потому что и она мне сказала: «Какой у тебя измученный вид».
Первый день праздника кончился: завтра гульба возобновится, но уже по деревням. По крайней мере, хоть за
глазами, и барское сердце будет меньше
болеть.
— Вишь, как ругается! — сказал парубок, вытаращив на нее
глаза, как будто озадаченный таким сильным залпом неожиданных приветствий, — и язык у нее, у столетней ведьмы, не
заболит выговорить эти слова.
Она действительно что-то поговорила старичку, и тот моментально исчез, точно в воду канул. Потом Галактион поймал маленькую теплую руку Пашеньки и крепко пожал ее. У Пашеньки даже слезы выступили на
глазах от
боли, но она стерпела и продолжала улыбаться.
Потом она растирала мне уши гусиным салом; было больно, но от нее исходил освежающий, вкусный запах, и это уменьшало
боль. Я прижимался к ней, заглядывая в
глаза ее, онемевший от волнения, и сквозь ее слова слышал негромкий, невеселый голос бабушки...
Богатые чай пьют, а бедняки работают, надзиратели у всех на
глазах обманывают свое начальство, неизбежные столкновения рудничной и тюремной администраций вносят в жизнь массу дрязг, сплетней и всяких мелких беспорядков, которые ложатся своею тяжестью прежде всего на людей подневольных, по пословице: паны дерутся — у хлопцев чубы
болят.
Ей вспомнилось выражение
боли, вызванное ее игрой на лице мальчика, и жгучие слезы лились у нее из
глаз, и по временам она с трудом сдерживала подступавшие к горлу и готовые вырваться рыдания.
Присутствие в доме слепого мальчика постепенно и нечувствительно дало деятельной мысли изувеченного бойца другое направление. Он все так же просиживал целые часы, дымя трубкой, но в
глазах, вместо глубокой и тупой
боли, виднелось теперь вдумчивое выражение заинтересованного наблюдателя. И чем более присматривался дядя Максим, тем чаще хмурились его густые брови, и он все усиленнее пыхтел своею трубкой. Наконец однажды он решился на вмешательство.
Молодая женщина, страдая сама, с растроганным лицом, с
глазами, глядевшими с беспомощною жалобой и
болью, старалась дать своему ребенку понятие о формах и цветах.